Иоанна Хмелевская - Убойная марка [Роковые марки]

Вот с чем у меня всю жизнь было плохо, так с терпением. Из того, что я прочитала, стало ясно: лгали все, как на них ни давило следствие.

От пребывания в доме погибшей отказаться не могли, следы говорили сами за себя, но во всем остальном врали, кто во что горазд. И надо признаться, выкручивались умело, ни один суд не станет рассматривать обвинение, построенное на таких показаниях.

Стало ясно: без таинственного Кубы не обойтись. Я даже не могла до конца поверить, что он был у Вероники. Без отпечатков его пальцев и ботинок — как поверить? Антось мог запросто его придумать для спасения собственной шкуры, Веронику же мог посетить совсем другой человек, нам ещё не известный. Ага, а откуда Антось знал Патрика?

— Ты просто не обратила внимания, — упрекнул меня Януш, отобрал протоколы, стал перелистывать и ткнул в один из листков. — Вот здесь, видишь, тут он говорил спокойно, не дёргался и на вопрос следователя так же спокойно ответил: не помнит, лично он Патрика не знал, кто-то его ему показал издали и назвал имя. Было это с год назад.

Вполне вероятно, Патрик мог бывать в Болеславце в то время ещё при жизни дяди, сам же признался — и цветы дарил, и чай. Глупо все же провели первый допрос с ним.

— И вообще не нравится мне вся эта история, — так прямо и заявила я Янушу. — Ничто не говорит в пользу Патрика, убийцей с равным успехом может быть каждый из трех кандидатов. Оправдаться мог разве что тот самый мифический Куба, потому что Вероника его не знала…

— Откуда это известно? — перебил меня Януш. — А может, как раз знала, могла опознать и обвинить Антося.

— А если не знала, тогда у него не было причины её убивать. Да, он был там первым, был недолгое время, может, ждал, пока она уйдёт. И тогда он заберёт монеты. У Патрика не было причин красть монеты, он и так наследовал нумизматическую коллекцию. Слушай, тут вообще пробел в допросах. Ты заметил? Ни слова о нумизматической коллекции.

— Вовсе не пробел, — возразил Януш. — Специально не спрашивали, чтобы не спугнуть вора.

Пусть думает, что следствие ничего о монетах не знает. Тогда похититель может вынуть монеты из укрытия и даже попытаться продать.

— Не Антось же — его посадили, — Сообщник. Сестричка. Веся-металлист.

Тут вспомнилось вдруг одно обстоятельство, и я поспешила поделиться им с Янушем.

— Патрик, по словам Гражинки, окончил технический вуз по металловедению, откровенно говоря, не знаю, какой именно вуз, может, один из факультетов политехнического. Не может так быть, что Патрик с Веславом познакомились на почве общих интересов? Ну ты понимаешь, что я хочу сказать…

— Понимаю, и очень может быть. Надо будет проверить. Не понимаю только одного: я в отставке и почему-то должен расследовать это страшно запутанное дело. Знаешь, я устал…

Письмо Гражинки отозвалось во мне со страшной силой. Я попыталась вызвать в себе раскаяние и наткнулась на большие трудности.

— Я понимаю, конечно, ты устал. Но как же быть? Нельзя же так его оставить. Я просто не могу!

— Значит, я вынужден этим заниматься и впредь, что поделаешь. Так и быть, подкину им идейку, а пока должен тебе ещё вот что сказать: в настоящее время обыски проводятся сразу в нескольких домах. Похоже, ты затронула амбиции прокурора, вот он и выдал ордера.

— А где?

— У Веся и Антося, у их паненок, ну и у Патрика.

— Так уже известно, у кого он проживал в Болеславце?

— Нет, обыск проводят в его варшавской квартире.

— Странно. Какой смысл искать что-то в Варшаве? Если он крал и убивал в Болеславце, при чем здесь Варшава? Ещё неизвестно: на самом ли деле именно он крал и убивал. Что они надеются обнаружить в его варшавской квартире?

— Прошло уже две недели, — напомнил мне Януш. — Времени достаточно, чтобы перевезти в Варшаву всю мебель Фялковских, а не только монеты.

— Так ведь он был в Дрездене. Гражинка свидетель.

— Не сидели же они рядышком все время.

У парня было достаточно времени для того, чтобы и в Болеславец съездить, и в Варшаву. И если он раздобыл такие ценности, должен же был как-то позаботиться об их сохранности.

Как бы я поступила на его месте? Конечно, попыталась бы получше спрятать награбленное.

И не обязательно в своём доме. Ведь он не мог не считаться с тем, что тоже окажется под подозрением. Значит, спрятал. Интересно, где?

Не хватало ещё, чтобы я начала придумывать тайник для Патрика. Да пропади он пропадом, этот Патрик! Пусть его проверят и, если виноват, — накажут, чтобы Гражинка стряхнула с себя ещё одну жизненную неудачу и с новыми силами принялась за ремонт своей подразвалившейся жизни.

А я ей помогу.

И я сразу набрала номер Гражинкиного мобильника. Та извинилась, что не может сейчас со мной говорить, она в гостях у тётки. Тогда я позвонила Аните, чтобы посоветоваться. У той все телефоны оказались выключенными Мне ещё хотелось связаться по телефону с сотней приятелей и приятельниц, чтобы выяснить, как поступать в случаях, когда имеется наследство и нет наследника. Очень хотелось позвонить также пану Петшаку, а ещё в комендатуру городка Болеславца. Зачем, зачем… Может, выразить им сочувствие, а может, убедиться, что мой болгарский блочек лежит у них в целости и сохранности. И в результате я никому не позвонила. Это проклятое письмо меня в могилу сведёт! Подумаешь, немного потревожу людей, порасспрашиваю.

Нет, не буду, ну их.

Того Пана я встретила в филателистическом магазине на Новом Свете.

В магазин я поехала главным образом из-за того, чтобы избежать встречи с Гражинкой. Вернее, с корректурой, которую та должна была привезти. Совершенно не было настроения заниматься работой. Видимо, несколько дней расследовательской работы совершенно выбили из головы желание заниматься творческой.

К тому же после вчерашних размышлений я пришла к выводу не информировать несчастную девушку о сгущающихся тучах над её Патриком, не подкладывать ей отраву кусочками, лучше уж сразу вывалить на неё все, что накопилось у следователей против её любимого. Рухнет намечавшееся счастье Гражины… Пусть пока не знает всего, потом уж примусь выкапывать её из-под развалин, все равно это предстоит. Лучше уж все сразу: и обрушить на её голову страшную весть о виновности Патрика, и облегчать её страдания, и изыскивать способы, как помочь Патрику. А пока.., пусть уж этого Патрика поймают, пусть совсем не останется надежды, все лучше, чем эта вечная неуверенность.

Увидев меня, Тот Пан явно обрадовался — Извольте убедиться, как из сплетён можно соорудить целую пирамиду, — живо проговорил он. — Тетрадрахма, только вот интересно какая, Древней Греции или Александра Македонского?

Теперь польские редкости: динар, или денарий (как пани будет угодно), нашего короля Локотка? Представьте, Локоток настоящий, а вот с денарием Кривоустого целая драма! Но ведь был же! Да я и сам не поверил бы, что у провинциального, никому не известного нумизмата могли храниться такие потрясающие раритеты.

А вот с другим польским королём ещё не до конца выяснено, был вроде бы денарий Кривоустого, но это пока неточно…

Он тараторил, захлёбываясь от восторга, я же пыталась вспомнить…

— ..иуда, тетрадрахма Лизимарха, — вырвалось у меня. Нумизмат не помнил себя от счастья. Такой раритет!

— Значит, уже выяснилось? Да рассказывайте же!

Я охладила его восторг.

— Далеко не все, и вообще я не могу беседовать стоя. Нужно бы присесть. Тут близко бар…

Нет, он для стоячих. Тогда пошли в кафе, тоже недалеко. Да пошли же! Вы сообщили мне очень интересные вещи, не терпится скорее услышать остальное.

— Межвоенное двадцатилетие подтвердилось, — по дороге торопливо рассказывал нумизмат.

— Ох, подождите, больше не выдержу, ноги подкашиваются.

Наконец мне удалось дотянуть Того Пана до стула и плюхнуться на него.

— Меня удивляет, — безостановочно сыпал, как из мешка горохом, Тот Пан, — что брактеат Яксы с Копаницы вёл себя самым странным образом: то появлялся, то снова исчезал. Остальное же — очень интересные вещи, только довольно бестолково подобраны. Системы нет, наверное, покупал, что подворачивалось под руку, надеясь систематизировать впоследствии. Большинство монет не в лучшем состоянии.

И все равно коллекция ценная, целое состояние.

— Да откуда вы все это узнали? — удивлялась я. — Выходит, кто-то видел коллекцию пана Хенрика?

— А я разве пани не сказал? Видел, конечно, видел пан Гулемский. Тот мужчина, что рассматривал коллекцию пана Фялковского, помните, вы мне рассказывали, «не толстый, не тощий, не лысый, не рыжий…».

— Так это был пан Гулемский?

— Именно он. Мы его вычислили. Вы ещё сомневались, признается ли, а он и не стал скрывать, что видел.

Не понимаю, почему Тот Пан так торжествовал? Прямо светился от радости. Я деликатно напомнила нумизмату, что тогда он тоже сомневался, признается ли человек, видевший коллекцию пана Фялковского (и которого видела в окно Гражинка). И правильно сомневались, ведь велось следствие, каждого могли заподозрить. А он признался?